Премьера балета «Орфей» в Перми открывает новую сценическую эру
Пермский театр оперы и балета имени Чайковского порадовал зрителей премьерой одноактного балета Стравинского «Орфей», созданного под руководством художественного руководителя труппы Алексея Мирошниченко. Это яркое событие стало важным шагом в развитии современной хореографии.
Исторический контекст и творческий эксперимент
Произведение Стравинского заняло центральное место в программе, неофициально названной «Три века русской музыки». Оно гармонично соединило эпохи между Чайковским, чьи «Вариации на тему рококо» в постановке Мирошниченко радуют публику с 2011 года, и экспериментальной работой Владимира Раннева «Ultima Thule» от Вячеслава Самодурова. Выбор «Орфея» стал настоящей сенсацией: в России балет не ставился со времён единственной постановки Константина Боярского в 1962 году.
Изначальная версия Джорджа Баланчина, созданная при участии Исаму Ногучи и Линкольна Керстайна, в 1948 году кардинально изменила судьбу американского балета, дав жизнь New York City Ballet. Сегодня Пермский театр, сохранив авторский замысел Стравинского, предлагает зрителям современное прочтение мифа с оригинальной хореографией и визуальными решениями.
«Орфей» Баланчина: неоценённый шедевр или сложная загадка?
История балета «Орфей» Джорджа Баланчина остаётся ярким примером творческого эксперимента, который до сих пор вызывает восхищение своей смелостью. Несмотря на то, что сегодня постановка не входит в репертуар ведущих трупп мира, её музыкальное наследие Игоря Стравинского продолжает вдохновлять хореографов. Сам Баланчин обращался к этому произведению лишь однажды, в 1979 году, возможно, из-за сложности сочетания сюжетной линии с абстрактной эстетикой. Золотые маски, мифические спирали и лира, столь нехарактерные для его стиля, добавляли спектаклю загадочности. Сам Стравинский с юмором отмечал, что Орфей в маске напоминал бейсболиста с гривой волос, словно у пегаса. А сцена расправы вакханок, уложенная в две с половиной минуты, стала вызовом для воплощения, подчеркнув интеллектуальную глубину музыки — эталонного образца неоклассического периода композитора. «Орфей» был задуман как продолжение трилогии, начатой «Аполлоном Мусагетом», созданным в соавторстве с Дягилевым, — что делает его уникальным мостом между эпохами.
Возрождение мифа: как Мирошниченко переосмыслил классику
Алексей Мирошниченко, взявшись за новую редакцию балета, проявил уважение к первоисточнику, сохранив античный дух и детали оригинальной постановки. Его либретто бережно следует за замыслом Стравинского, воссоздавая мир хитонов, тирсов и кадуцеев, но при этом добавляет современные акценты. Художник Татьяна Ногинова превратила костюмы в произведения искусства: позолота Гермеса и стилизация Аида с Персефоной под работы Климта подарили персонажам новое измерение. Сценография Альоны Пикаловой мастерски разделила реальность и подземное царство: безмятежные пейзажи с мраморными гробницами соседствуют с дымчатыми глубинами Аида, а путешествие Орфея вдоль «соляной» пещеры создаёт эффект погружения в миф.
Трудности как творческий вызов: почему «Орфей» остаётся актуальным
Современные интерпретации «Орфея» доказывают, что даже самые сложные произведения способны обрести второе дыхание. Контраст между рассудочной музыкой Стравинского и драматичностью сюжета превращает балет в головоломку для постановщиков. Однако именно эта сложность становится преимуществом, открывая простор для новых визуальных и хореографических решений. Работа Мирошниченко — не просто дань прошлому, а диалог эпох, где золото климтовских образов переплетается с лаконичностью неоклассики. И пусть «Орфей» Баланчина не часто блистает на афишах, его наследие продолжает учить нас, что настоящее искусство рождается там, где заканчиваются шаблоны.
Восславив наследие великих
Хореограф виртуозно переосмыслил традиции, оживив в спектакле элегантные отсылки к Баланчину. Пружинистые колебания Эриний напоминают о «Аполлоне», а торжественное шествие Орфея с Гермесом, закрывающим ему глаза ладонью, словно оживший эпизод из «Серенады». В пластике танцоров угадывается дух Лифаря с его мифологическими балетами 1930-х — изысканная статуарность поз, словно сошедших с античных фресок, и игра с аксессуарами, превращающими танец в живое искусство. Даже тени Фокина проступают в динамичных барельефах Аида и вакханках, чьи движения, подобно восточным наложницам, наполнены игривой энергией и символикой древних ритуалов.
Освобождение от шаблонов
Спектакль сознательно уходит от канонов советского драмбалета, делая акцент на эстетике, а не на сюжетной достоверности. Эмоции Орфея, будь то скорбь или радость, передаются через виртуозное владение формой: идеальная пластика линий в арабесках, медленные туры, напоминающие полёт, и грациозные «лягушки» с лирой, устремлённой к небесам. Даже в моменте воссоединения с Эвридикой герой остаётся загадкой, погружённый в диалог с Гермесом, — и это лишь подчёркивает философскую глубину постановки. Соло Орфея, наполненное сдержанными томбе, напоминает нежный шепот, способный растрогать сердца без пышных эффектов, а финальный поворот к возлюбленной и символичное побоище с вакханками добавляют спектаклю трогательной наивности.
Гармония эпох и стилей
Каждый элемент спектакля — это ода балетной классике и русским мастерам, покорившим мир своим талантом. Дискретный танец, скульптурные позы и даже игривые тирсы вакханок, обвитые цветами, сплетаются в единую симфонию. Хореограф, словно художник-реставратор, бережно соединяет фрагменты прошлого, создавая современный шедевр. И хотя здесь нет драматических страстей в привычном понимании, магия чистого танца, отточенного до совершенства, дарит зрителю ощущение причастности к вечному искусству, где каждая деталь — восхитительный штрих в большой истории балета.
Источник: www.kommersant.ru
